Геннадий Бурбулис: "Я испытываю глубокий и безысходный стыд"

Добрый вечер, это программа «Акцент» на телеканале ОТВ, меня зовут Максим Путинцев, а в гостях у нас сегодня Геннадий Бурбулис, ближайший соратник Бориса Ельцина в конце 80-х – начале 90-х, первый и единственный госсекретарь Российской Федерации. Геннадий Эдуардович, тема для встречи у нас сегодня, к сожалению, не самая приятная – в Екатеринбурге в ночь на пятницу был осквернён памятник Борису Ельцину, он был облит чем-то синим – сейчас разбираются, чем именно – краской или может быть, чернилами. Как скоро удастся его очистить, пока не совсем понятно, но сейчас возникает главный и первый вопрос – как вам кажется, это серьёзно спланированная политическая акция или акт спонтанного вандализма?

Даже не зная важных технических последствий, можно сказать, что это бесспорно акт вандализма. То, что это может быть хорошо организованным или спонтанным действием – это уже вариации. Главное, что я сейчас переживаю – это глубокий и безысходный стыд. Мне стыдно. Мне стыдно за тех людей, кто это подготовил и совершил. Мне стыдно за сегодняшнюю атмосферу в стране, которая целенаправленно демонстрирует не просто раскол, а нагнетаемую взаимную неприязнь, переходящую в ненависть. Мне стыдно за то, что в каких-то своих крайних проявлениях мы имеем дело с необъявленной внутренней гражданской войной. Наши – не наши, кремлёвские – госдеповские – улица, системное – несистемное, позиция – оппозиция. Мне стыдно за современный политический режим, за те институты и за тех представителей власти, которые либо своими активными действиями, либо пассивностью эту атмосферу культивируют. Мне стыдно за самого себя, потому что это наша Родина, это моя страна, и я переживаю, что нам сегодня с вами приходится обсуждать такое чрезвычайное событие.

Выходит, что происшедшее – это некий симптом глубокой болезни, которая поразила наше общество, а не просто какая-то спонтанная выходка группы странных людей, которые могут найтись всегда и в любой точке мира.

Даже если в конце концов выяснится, что это какие-то дерзкие несмышлёные юноши, это действительно симптом. Это такое проявление, как на рентгене или электроэнцефалограмме, той затянувшейся болезни, которую нельзя даже ни на один день, на одну минуту сегодня оставлять без диагноза и лечения. Мы опасным образом сегодня устремились на эту отчаянную и непримиримую борьбу с убеждениями, с идеями, с жизненными позициями. Я надеюсь, что у нас всё-таки получится прийти к диалогу – стране сегодня крайне необходима потребность в понимании и в сострадании друг к другу.

В любом случае, какой бы ни была политическая целесообразность, этот поступок нельзя оправдывать.

Нет, это нельзя оправдывать, но стоит задуматься, почему такое стало возможно, постараться немножечко пережить за этих людей, преступивших черту между святым и не святым, и попробовать посочувствовать и посострадать им, потому что это зло, у которого есть свои системные причины – и социальные, и политические, и, можно сказать, бездуховно-нравственные, и культурно опустошённые. В этом сегодня, мне кажется, состоит наша общая задача – перейти от бесконечного обличения друг друга, от презрительного и высокомерного отношения к иной точке зрения, к иной жизненной позиции, к взаимопониманию и состраданию. Но если иметь в виду, что это поступок обращён в наше недавнее прошлое, к человеку, который выдающимся образом олицетворял своей деятельностью этот назревший порыв разных поколений людей к свободе, к достоинству, к новой жизни, то речь должна идти уже не только о нравственно-правовой оценке, но и о проблеме культуры памяти – того, что мы сегодня помним.

Это колоссальная проблема, причем появилась она не вчера. Геннадий Эдуардович, а не кажется ли Вам, что с установкой этого памятника поторопились? Мы помним – в феврале 2011 года к 80-летию Бориса Николаевича была торжественная акция, скульптор Франгулян в этом всём поучаствовал, открыли, всё замечательно. Но ведь мы знаем, что оценка деятельности Бориса Ельцина в обществе остаётся крайне неоднозначной. Да, первый президент – вопросов нет, при нём произошла масса перемен. Но, может быть, не сейчас? И то, что произошло в этом контексте – не является это всё вопросом выбора времени?

Сложный вопрос, серьёзный. Есть какие-то традиции, важные и мобилизующие символы, и конечно, 80-летие Бориса Николаевича – это тот самый символ, который нельзя было никоим образом игнорировать. Любой памятник – это всегда испытание для тех, кто отстаивает инициативу, кто её реализует – и ещё больше это испытание для тех, кому это послано. Кто скажет, когда не рано? В столетний юбилей? Всё-таки хотелось этим памятником выразить 20 лет новой России, огромную эпоху Ельцина. Она была, она состоялась как фундаментальное историческое состояние. Представьте на минуту: за всю тысячелетнюю историю нашей страны с её многовековыми испытаниями от князей, императоров, царей и генсеков Борис Ельцин был первым главой государства, всенародно избранным на демократических прямых свободных выборах, он был первым президентом. Даже одно это обстоятельство должно вызывать, по крайней мере, повышенный интерес к тому времени и к этой выдающейся личности. Да, итоги эпохи Ельцина противоречивы, да, живы те, кто в это двадцатилетие серьёзно пострадал…

Как ни крути, мы сегодня вновь возвращаемся к оценке роли Бориса Ельцина в истории нашей страны. Мнения на этот счёт – диаметрально противоположные. Есть те, кто уверен, что Ельцин – это олицетворение зла, распада, развала и чуть ли не геноцида. Что бы Вы им возразили? Каким будет Ваш главный контраргумент?

Ельцин начала 90-х годов – это лидер народного освободительного движения. Нам удалось в сложнейших условиях предотвратить отечественную трагедию, реализовать консенсусным образом распад советского государства и подписать Беловежское соглашение. Всё это обеспечило мирный конец тоталитарной империи – империи, которая была начинена не только ядерным оружием, но и радиацией этого презрения к человеку, к его элементарным правам. Нам удалось завершить всё путём бескровного мирного развода.